ОСТРОВ КРИТ. ВПЕЧАТЛЕНИЯ...

… Георгиос всегда учился плохо. Слава богу, что школа закончилась. Зато он всегда был сильным и ловким, как критская дикая кошка. Отец его был пастухом, и отец его отца был пастухом, и отец того тоже. Все они были пастухами из Анойи. И он тоже бы стал пастухом. Но невесть откуда с неба попадали немецкие парашютисты, и началась война.
Правда, о том, что идёт большая война, давно говорил старший брат. Брат был умный, у него даже были знакомые в городе. И в Ретимноне, и в Ханье. Возле Ханьи в начале лета они и оказались, когда прямо с неба начали сыпаться немцы. Тут уж и он понял, что началась война.



Инглесы отступили, а они с братом ушли в партизаны.
В партизанах жизнь была хорошая. Знай, освобождай и спасай пленных инглесов, да режь немецких свиней. Георгиос сам придумал так их называть. Другие обзывали их совсем нехорошим словом. Он, было, тоже стал так называть немцев, но брат его отругал, и сказал, что так говорить нельзя! «А “немецкие свиньи” можно?» – спросил он на следующий день. Брат сначала опешил, потом хмыкнул, почесал затылок и сказал: «Можно!».
У Георгиоса хорошо получалось резать немецких свиней. Это писать трудно, и считать… А резать, незаметно подкравшись ночью, как кошка, легко и весело. Командир хвалил его. Говорил, что он настоящий герой. И брат хвалил. И знакомые инглесы в отряде тоже. С инглесами он дружил, особенно с младшими инглесами. Они были простыми парнями, которых зачем-то привезли с края света. «Озтрелия» смешно говорили они. И ещё смешнее «нью зиланд». Где этот край света, где Австралия и Новая Зеландия, он не знал. Но они оттуда приехали резать вместе с ним немецких свиней, а после боя подходили и хлопали по плечу, говоря «гуд бой!», а значит, были друзьями.
Потом инглесы уплыли за море, в Африку. Где Африка он немного знал. Брат показывал в сторону солнца и говорил, что там, совсем близко … Про себя Георгиос, правда, удивлялся, близко это соседняя деревня, а даже Ханья и то уже далеко!
Инглесы уплыли, а немцы остались.
Потом в отряде появились другие чужаки. Говорили они на непонят-ном гортанном языке, но были приветливы и улыбчивы. Он как-то спросил у брата: «А это кто?» Тот неопределённо махнул рукой, улыбнулся и ответил: «Русские». Кто такие «русские»? Может с другого края света? Но они резали немцев вместе с ним, а значит, тоже были его друзьями. И теперь они после боя подходили, хлопали по плечу и говорили «хороший парень».
Потом вдруг не стало брата…



Командир позвал Георгиоса и сказал, что брата повесили немецкие свиньи. Он два дня совсем ничего не понимал. Всё ходил и тихо скулил, заглядывая в глаза то командиру, то русским, они теперь всегда были рядом с ним. А на третьи сутки, ночью, не выдержав, он убежал из отряда в ближайшую деревню на побережье и вырезал весь дом спящих немцев, бесшумно и хищно, как режет мышей ласка. Утром он вернулся, и командир, увидев его заляпанные кровью сапоги, обнял и прижал к себе, а он тихо заплакал.
А потом была «операция». Они захватили какого-то большого немца. Немец на самом деле был не большой, но все говорили «большой немец, большой немец» и очень радовались, звонко хлопая друг друга по плечу. Георгиос тоже хлопал и улыбался.
А потом случилось страшное.



Он шёл через свою деревню и ничего не узнавал. Потому что ничего было не узнать! Не было церкви, не было ненавистной школы, не было домов… А кто-то – Георгиос никак не узнавал его, хотя знал всех деревенских – спотыкаясь семенил рядом с командиром и, причитая, выкрикивал: «…они! Они отказались переезжать! Они не могли! Понимаете? И тогда эти… Эти… Их всех расстреляли! Всех! И парализованных Константина и Ираклия Ксилурисов! И Николоса Аеракиса! Он не хотел их отдавать. Понимаете? И двух сестёр Каваленди и Калегри тоже расстреляли! Господи… И хромого Паспаракиса… И даже, дурачка, – Георгиос вздрогнул, – Салоструса… Всех! Всех! Расстреляли… Понимаете? Господи, боже мой… Что же такое делается? А?!»
Святой брат Дмитрос шёл рядом, закинув за плечо немецкий карабин, и все шептал и шептал: «Не ведают… Не ведают, что творят… Не ведают…»



А Георгиос, почему-то знал, что ведают! Хорошо ведают! И еще он хотел спросить, где же его тёзка, Георгиос Скулас? Жив ли он? Но стеснялся. Все и без того были сильно подавлены. И он всё ходил по пожарищу между развалинами и всё думал, что же могло случиться с Георгиосом? Мальчишка был другом и соседом. Отец его воевал где-то на другом конце острова. До войны он рисовал очень красивые яркие картины, на которых Георгиосу было всё понятно.
Так он бродил, бродил и вдруг вспомнил, как тоже ещё до войны у маленького Георгиоса перед началом учебного года не оказалось штанов. И мать сшила ему штаны из мешка. И все смеялись и дразнились: «Мешок, Мешок…»

Он тоже смеялся, но не дразнился. Его самого в школе дразнили «Придурок». Теперь школы не было, и их дома не было, и дома Скуласов, и маленького Георгиоса… Ничего и никого не было. Говорили, немцы убили даже всех коз, овец и свиней, а застреленных людей свалили вместе со скотиной и подожгли… А в церкви они устроили хлев… Не ведают, что творят? Бога обидели! Бог ему представлялся старым дедушкой, который сидел высоко на небе и раздавал всем, что они попросят. Только попросить нужно было правильно, и чтобы всем от этого было хорошо… Он ничего не просил, у него всегда всё было. Вот, за брата не успел… Он бы не позволил… А они Его обидели.
И поэтому бородатые партизаны снова воевали, только теперь совсем никто не веселился и не танцевал, как раньше, обняв друг друга за плечи. Все были злы, и он тоже. Но на ночную охоту он больше не ходил. Воевал только днём. Резать спящих ему не понравилось.

К осени – прошло три года, как с неба начали падать парашютисты, – немецких свиней почти выгнали с Острова. Их осталось совсем немного, и командир говорил, что война скоро кончится, и что это хорошая новость, но почему-то при этом хмурился и совсем не шутил.



Русские друзья тоже не шутили, они уже научились разговаривать на нормальном языке, но они были тоже злы и всё время ругались на своём, часто произнося фразу «чёртовы англичане». Что-то происходило… Но что? Георгиос никак не мог понять. И брата, который всегда ему всё объяснял, не было. А командир ничего объяснять не хотел.
Это случилось поздней весной. Уже почти летом. Он, как обычно, внезапно выскочил из засады с длинным ножом и вдруг нос к носу столкнулся с инглесом. «Пленный!» - мелькнула у него мысль, рядом с инглесом были немецкие свиньи с оружием. Но тот вдруг что-то громко выкрикнул, и свиньи, вскинув винтовки – инглесы с немецкими свиньями?!!! – выстрелили в Георгиоса… В грудь сильно и больно толкнуло, он зачем-то вспомнил тёзку: «где же он сейчас?», и тёплое критское солнце закатилось в глазах Георгиоса…

***



Немецкий гарнизон на Крите подписал капитуляцию 8 мая 1945 года. Принимали её английские войска.
После капитуляции основные британские части стали высаживаться в Ретимноне, и тут на них напали критские партизаны (повстанцы Греческой народной армии ЭЛАС, против которых английская армия вела боевые действия ещё с осени 1944 года, стремясь не допустить коммунистов к власти). Но партизаны так сильно потрепали англичан, что те оказались вынужденными просить по радио помощи у немцев, после чего к ним на выручку пришел 212-й немецкий танковый батальон…

***

На Крит мы поехали, потому что давно собирались в Грецию. Но стояла осень, начало октября и поэтому в континентальную Грецию ехать было рискованно. Хотелось тепла и моря, а в начале октября в Греции могло быть уже прохладно. И мы поехали на самый юг Греческого архипелага.
Что до поездки я знал про Крит?
Что давным-давно там был центр легендарной Минойской цивилиза-ции. Что там правил царь Минос, и было у него чудовище – Минотавр, которое жило в Лабиринте. Чудовище убил греческий герой Тесей, он же увёз с собой царскую дочь Ариадну, которая помогала герою, дав с собой в Лабиринт клубок ниток. Тесей, возвращаясь в Афины, забыл сменить паруса с чёрных на белые, и его отец Эгей, увидев чёрные паруса, помутился от горя рассудком и бросился со скалы в море. Оттого то море теперь называется Эгейским. Всё!
Нет, ещё знал, что туда с удовольствием наезжают русские туристы и очень хвалят.
Откровенно говоря, ничего знать больше и не хотелось… Что-то по-следнее время всё надоело, хотелось сесть на берегу и смотреть на море, далеко-далеко, долго-долго… и чтобы никто не трогал. Ну, можно было съездить на пляжи Балоса и Элафониси, про которые прожужжали все уши… И ещё нырнуть. С аквалангом. Давно не нырял, а нужно поддерживать квалификацию – смотреть-то в Средиземном море, рассказывали, всё равно нечего. Не Красное…
Не вышло посидеть! Живёт в русских туристах какой-то любопытный зверь, который не дает покоя, и суёт свой нос в каждую щёлочку.
– Самобытный Крит… Очень рекомендую…– рассказывала Ирина (турагент из Пегаса), раскладывая туристические проспекты, на следующий день нашего приезда. – Все эти экскурсии… А тут… Даже я сама…
– Поедем что ли? – я сомневался, я не люблю все эти общественные мероприятия, все эти общедоступные «исторические достопримечательно-сти», которые вовсе и не исторические и ни разу не достопримечательности. Настоящие туры – индивидуальные. А ширпотреб, как правило, пустая трата времени и денег. Тем более, мы уже поняли, что берег и море есть, мы даже уже искупались в прозрачной, как слеза, воде. Температура воды +25, воздуха +28. Всё о чём грезилось в холодной осенней Москве, всё было.



– Не знаю… – Валико тоже уже насмотрелась автобусных экскурсий, – если только вот на эту?
– Самобытный Крит?
– Ну, да… Хотя, конечно, наверное…
– Скажите, – обратился я к Ирине, – насколько я понял, там горы. Дорожный серпантин? Сильно укачивает?
– Ну, что вы! – Ирина проникновенно приложила руки к груди. – Даже меня не укачало! Хотя я и на карусели-то без тошноты взглянуть не могу…
Соврала! Конечно, соврала! Петляли там, будь здоров. Но соврала только в этом, в остальном говорила правду. Хотя поездка была явно перенасыщена. В неё попытались впихнуть, как сегодня модно говорить, «невпихуемое». Монастырь Восакос, пещера Сфедони, горная деревня Анойя, горный курорт с сыроварней.
Конечно, и в пещерах бывают монастыри, и в горных деревнях тоже, но в данном случае одно к другому никакого отношения не имело. Разве что, все эти достопримечательности располагались на одной змеящейся серпантином горной дороге.
Монастыри на Крите дело обычное. Люди на Острове глубоко верующие, и вера их не раз проверялась на крепость. Сначала арабами-сарацинами, потом венецианцами и турками, напоследок немцами.
Венецианцы привнесли колорит в портовые и прибрежные города, выстроив их на свой лад. По сей день, спустя почти четыреста лет, это чувствуется.
Немцы подходили к вопросу функционально. Я так даже думаю, что они использовали церкви в качестве конюшен и хлевов только потому, что не хватало свободных помещений…
А вот турки… Турки усердствовали больше всех. И с турками у греков настоящая «любовь». А на Острове тем более. Турки громили критянам церкви и монастыри при любой возможности, попутно пытаясь обратить жителей Острова в мусульманство. Они даже экономические рычаги включили: выгодно было стать мусульманином, христиане в разы больше платили налоги. Греки официально переходили в ислам, но тут же бежали в горы, строили невысокие церкви и монастыри, и молились Христу. Упорные… Критская православная церковь не подчиняется даже Элладской, только напрямую Константинопольской.
Число церквей на Острове счёту не поддается. На каждом возвышении, в каждом населенном пункте есть храм. Количество монастырей – более семидесяти. В основном они небольшие, буквально по два-три насельника (монаха и послушника). Для русских эти храмы и монастыри кроме истории и архитектуры интересны ещё тем, что Критская и Русская православные церкви – сёстры церкви. То есть нам в критской церкви можно креститься, венчаться, собороваться, причащаться и прочия… прочия… прочия… Чего же удивляться, мы тоже из Константинополя приняли веру.
Ставропигиальный (подчинённый напрямую Патриарху) монастырь Восакос один из таких небольших монастырей. Основан давно, в 1195 году, о чем свидетельствует надпись на камне перед входом. Но фактически, неоднократно перестаивался, поскольку его разрушали при любой возможности. Строптивый монастырь. Сейчас он переживает то ли третье, то ли четвёртое возрождение. В монастыре хранятся мощи св. Саввы Палестинского. Была информация, что и Георгия Победоносца, но что-то уж больно круто.
Ещё в монастыре живёт множество кошек. Штук десять. Вообще, кошки на Крите – животные священные, и встречаются на каждом шагу. Спокойные, упитанные, наглые… Только в Панормо, какие-то покалеченные.



Из монастыря нас повезли в пещеру Сфедони.
Красивейшие сталактиты, сталагмиты и сталогнаты представлены в изобилии. Пещера оборудована пандусами и цветной подсветкой, любителям подземной экзотики на Крит прямая дорога. Больше о пещере рассказать нечего, разве что живут в ней какие-то совершенно эндемичные тараканы и мокрицы.
Монастырь стоит на высоте 300 метров, пещера на 650, главная же цель экскурсии – деревня Анойя расположена на высоте 850 метров.
Деревня Анойя или, как её чаще называют, Аногия, есть нюансы с прочтением “g” в итальянском, там же долгое время венецианцы были… деревня Анойя большая, две с половиной тысячи человек. Есть школа, четыре церкви, футбольное поле, даже есть музей. Вообще, справедливее её назвать не деревня, а город. Город-герой!
Почему город? Потому что только муниципалитета и не хватает.
Почему герой? А…
В годы немецкой оккупации Анойю – тогда там проживало четыре тысячи человек – фашистские каратели стёрли с лица земли. Полностью. Так немцы наказали островитян за то, что партизаны резали ножами, косами и всем, что подвернётся под руку, немецких оккупантов. За то, что партизаны деревни Анойя взяли в плен и переправили в Северную Африку немецкого генерала Крайпе. За непримиримый гордый дух. За неподчинение приказам. За всё это немцы и устроили показательное наказание. Было уничтожено более 940 домов, погибло много народа, имена, которые вы прочитали в начале рассказа, – настоящие.
Уже в 70-е прошлого века немцы, желая загладить вину, выстроили в деревне несколько однотипных серых домов. Но критская «деревенщина» оказалась гордой. Дома по сию пору пустуют и постепенно разрушаются.
Вообще, тема борьбы за независимость Острова удивительно сильна в Анойе. В деревне есть улица 28 октября – дня Охи, дня, когда в 1940 Греция, на ультиматум Муссолини гордо ответив «Нет» (Охи), и обрекла себя на немецкую оккупацию. Улица 13 августа 1944 года, дня, когда немцы уничтожили Анойю. Есть деревянный памятник Элефтериосу Венизелосу - критскому национальному герою времён борьбы с турецкими оккупантами. Я писал, что в деревне есть музей, простенький, всего в одну комнату, но там выставлены замечательные картины в стиле примитивизма. И на каждой партизаны и немцы, партизаны и турки, просто партизаны…



Картины нарисованы замечательным человеком, Алкибиадесом Скуласом. Его уже нет в живых. А смотрителем в музее – его восьмидесяти шестилетний сын Георгиос. Он не рисует, но играет на национальном инструменте – лире, что нам с удовольствием и продемонстрировал. Не один он в Анойе играет на лире, в деревне жил и творил замечательный лирист Никос Ксилурис. Критский Боб Марли, как его там называют. Интересно, можно сказать про Боба Марли – ямайский Никос Ксилурис?



Кстати, прозвище у смотрителя – Мешок. Да, да… тот самый, которому мама сшила штаны из мешковины.
Кроме музея и лиристов Анойя знаменита текстилем ручной работы, им даже в большей степени. Множество красивых и самобытных изделий сотканы с использованием традиционных деревянных станков. По дороге в музей и из музея нас зазывали в магазинчики пожилые и не очень женщины в чёрных одеяниях, чтобы мы зашли, чтобы хотя бы только глянули, ну хотя бы одним глазком на их полотенца, гобелены, скатерти, салфетки. Чёрный цвет одежды на Крите обыкновенен, островитяне говорят, что у них всегда есть о ком скорбеть.
И вообще, традиции на Крите сильны. На свадьбах играют народные мелодии, поют народные песни, под них и танцуют. В городах множество школ, где учат критским танцам, там они сегодня очень популярны. На свадьбу приходят обязательно в национальных костюмах.



Не просочился на Крит дух глобализма, хотя давно витает в воздухе. Иностранный турист сегодня – источник доходов Острова номер один! И поэтому в той же деревне, чуть выше, расположен горный спа-отель, где отдыхают от шумной развесёлой толпы побережья те, кому за 30, 40, 50…
В отеле нас накормили настоящей греческой едой. Да-да-да, конечно, греческим салатом! Настоящим греческим салатом, с настоящей греческой фетой и настоящим греческим оливковым маслом. И рисом с греческим ба-рашком. А потом показали, как варят козий сыр, и… как доят коз… Вы когда-нибудь пробовали доить козу? Нет? Не пробуйте… Некоторые туристы попробовали, и знаете… пусть уж лучше занимаются этим профессионалы, кстати говоря, мужчины.
А молодой козий сыр, которым нас угостили, был очень вкусный…

После посещения той деревни я вдруг поймал себя на мысли…
Я всегда думал, что Вторая мировая меня не отпускает, потому что я сын фронтовика… И был уверен, что это именно меня. Потом я увидел, что творится на Праздник в наших городах последние два года, и стал думать, что не отпускает всю страну. А за границей тем временем кричали: «Пора забыть! Сколько можно…» Действительно, сколько можно? Но теперь, побывав в той горной деревне, я понял: фиг вам, фрицы – никто не забыт и ничто не забыто! И вам, томми, тоже фиг! Был у меня период в жизни, когда я стал думать, что пора забывать. Я даже аргументировал это тем, что отец почти на смертном одре призвал к забвению Войны. Как же мне было не согласиться с ним, с тем, кто воевал?
Но когда мне стали рассказывать сказки про три миллиона изнасило-ванных русскими солдатами немок… когда вдруг выяснилось, что немецкая военщина приходила сюда освобождать нас от Сталина… когда меня начали убеждать, что они несли нам свет европейской культуры, а не поголовное уничтожение… Я сказал – хорош!
Я уважаю немецкий народ. Да, и как не уважать? Я – инженер! А со-временный инженерный мир не американский, как на первый взгляд может показаться. Современный инженерный мир – немецкий! Радиолокация, ядерные технологии, реактивные и ракетные двигатели, дизели, рентгены и прочее… Всё это придумали немцы. Даже на Луну американцев отправил немец – Вернер фон Браун. Но! Не только дизели… но и газовые камеры, массовые расстрелы, геноцид… Не рассказывайте мне сказок про добрых немецких солдат, и я, честное слово, не буду вспоминать, что они натворили в нашем мире.
Кстати, на Крите больше всего отдыхает именно немцев. Куда бы мы ни ехали, в Панормо ли, в Ретимно ли, на Грамвус и Балос, в бухту Калипсо на дайвинг, везде с нами были немцы. Везде! И в отеле тоже. Немцы, французы и ещё поляки.
На счёт дайвинга. Как я писал, море возле Крита не Красное. Но и не Чёрное. Есть рыбы, есть офиуры, есть ежи, правда, всё одноцветное и неяркое. Серое. А я ещё, как всегда, после длительного перерыва, никак не мог поймать нулевую плавучесть, и всё время, то стравливал воздух из жилета, а то подкачивал. В результате нервничал и «выдышал» весь воздух за 45 минут. Больше всего напрягало, что я мешаю тем трём немцам с фотоаппаратурой, которые погружались со мной. Инструктор, француз Дориан, вместо того чтобы показывать им достопримечательности, возился со мной.
Всплыл я с поганым настроением и решением второй раз не погру-жаться. Однако Дориан уговорил, пообещав простенькую программу по восстановлению навыков.
Второе погружение делали уже после обеда. И, действительно, всё получилось, как нельзя лучше. Глубина была только 22 метра, но плавали мы больше часа. Это очень хорошее время. Да и подводный мир несколько оживился, солнышко что ли всех разбудило? И мы всё искали десятирукую скотинку – осьминога… да, так и не нашли…
И если под водой море не Красное, то над водой красота неописуемая.



Лагуны Балоса фантастически красивы. Француженка, которая в Ре-тимно продавала нам туда тур – на Острове в турбизнесе работает много иностранного народа, – мягко грассируя, лепетала: «лайк э парадиз…» То есть прямо рай сплошной … Так оно и есть! Горы, небо и лазурное море. Или лазурное небо и море? Или… Всё там лазурное! Всё!
И народ хороший.



Немного по-деревенски грубоватый, я как-то заглянул в то, что у них называется супермаркетом, на дороге, рядом с отелем, и наскочил на чёрного человека. Чёрная копна волос, чёрная борода, чёрная рубашка, чёрные штаны, заправленные в чёрные сапоги. «Вот ду ю вонт?» – огорошил он меня с порога. Ни тебе «дезае», ни «виш», и никаких «вуд ю лайк», сразу: «вот ду ю вонт?». Я что-то стал лепетать про «сам милз», мол, еды бы… воды… Он хмуро глянул на меня и начал тыкать пальцем: «вэджетеболз!», «фрутс!», «мит!», «милк!», «брэд!»… «Вот ду ю вонт?!» Пришёл – покупай! От страха я купил пару помидоров, хотя только хотел зайти и посмотреть. Но он же ничего плохого не хотел, я знаю… Там вообще к русским относятся хорошо, с теплотой. Мы же братья по вере. И потом, Россия всегда поддерживала греческий народ в его перманентной борьбе за независимость. Да, вот, хоть взять недавно! Ципрас мотался к нам через день… и таки выторговал себе какие-то ништяки у немцев.

В общем и целом отдохнули хорошо. Я когда туда уезжал, имел на-строение мятежное, как у того Шварцевского Короля: «То ли цветов, водки, то ли зарезать кого хочется…» А вернулся безмятежный и довольный. А это что-то да значит! Неизвестно, надолго ли, но это уж от Крита не зависит.



А Крит меня удивил, порадовал, и сделал своим горячим поклонником. Я даже сиртаки танцевал, с англичанином и немкой в обнимку, абсолютно трезвый, хотя дал себе обещание: сиртаки ни за что! никогда! Но чего не сделаешь, если народ понравился?


Фотография на заставке к сожалению не моя, автора не знаю, взята из интернета без разрешения, за что прошу меня извинить, надеюсь, что автор сильно ругаться не будет

Фотографии времен Второй Мировой тоже взяты из интернета, по ним даже не знаю у кого спрашивать разрешения

И теперь мои авторские фотографии с Крита